Прошёл год без Николая Николаевича Пайкова.

Прошёл незаметно, в непрерывном диалоге с ним. За этот год было сказано много слов, ему посвящённых,  передумано много мыслей, связанных с ним. Очень грустно так говорить, но – странно – он оставил каждому нечто очень дорогое, ценное и хранимое с трепетом. Мы, наверное, ещё не привыкли к тому, что человек может всю жизнь дарить нам тепло, быть для нас опорой, авторитетом во многих и многих, далеко не только профессиональных вопросах. Тогда казалось, и до сих пор кажется, что знания Николая Николаевича были безграничны, в нём чувствовалась и даже отражалась во внешнем облике какая-то притягивающая сила, его манера никого не оставляла равнодушным. Конечно,  у кого-то она вызывала отрицательные эмоции, это невозможно скрыть, особенно в студенческой среде, когда «земля слухом полнится»: о Николае Николаевиче было и такое мнение, что его лучше обходить стороной – дело в том, что его планка слишком высока, все знали, что он не будет халтурить (не умел!)  – он  поднимает очень высоко и планку своего студента. Но ведь именно этим он к себе и притягивал!

Так произошло и моё знакомство с Николаем Николаевичем. На втором курсе нужно было выбирать, к кому идти на занятия по филологическому анализу текста. Разговоры об этом понемногу начинались уже в конце первого курса, летом. Один из тогдашних старшекурсников посоветовал идти к другому преподавателю, аргумент был прост: намучаешься, будет заставлять переделывать, интересно – но сложно! К счастью, именно это стало стимулом  для  знакомства  с Пайковым.

Николай Николаевич и студенты – это особая тема. Как я уже сказал, относились к нему по-разному, но, всё же, неизменным было одно – его уважали, знали, что он не способен игнорировать аудиторию и каждого, кто к нему обратится. Он не считал, что с учениками нужно заигрывать, популистски  завлекать. Работы, которые делались под его руководством второкурсниками, были высокими образцами студенческих исследований. Важно, что каждый видел заинтересованность Пайкова в студенческой работе. Часто научные руководители говорят своим «подопечным» о том, что на конференции, конкурсе, защите и т.д. бояться нечего, потому что только автор и знает свой материал, всегда можно защититься, всегда можно найти лазейку…  У Николая Николаевича таких лазеек не было. Каждая студенческая работа для него была своей, он знал их досконально, знал не «лазейки», знал ходы и выходы, всегда планируя, что может вызвать нарекания, а что -  вопросы, что будет сложно защитить, а что может стать спасением в трудную минуту.

 Принято говорить, что Н.Н. Пайков – некрасовед.  Безусловно, это так. Но в то же время… Пайков обладал слишком широким кругозором для того, чтобы раз и навсегда закрепилась  за ним какая-нибудь одна область. Что значит - объяснить студенту второго курса термины «рецептивная критика», «деконструкция», «интерпретация»! И всё это мы узнали уже тогда, потом без страха обращаясь к сложным понятиям, пытаясь найти их практический, а не только теоретический смысл.  …Часто говорили об излишней теоретизации в учебной работе, но редко видели, что это была попытка дать студенту наиболее полное представление о той науке, которой Николай Николаевич посвятил свою жизнь. Студенты ценили это, неизменно обращаясь именно к нему за советом. Он приучал думать в русле научной идеи, а не термина. Это захватывало. Это воодушевляло. Студентам было интересно не потому, что они играли в «пазлы», собирая непонятные кусочки в маловразумительную картинку, а потому что Николай Николаевич умел каждому дарить чудо творческого акта.  Каждый ощущал себя в его лаборатории способным создать нечто, имеющее смысл, способным прикоснуться к тому знанию, которое минуту назад было неизвестным. Так было и с его курсовыми, дипломами, диссертациями. Все знают, что если студент выдыхался, то Николай Николаевич почти всегда дорабатывал студенческий труд. По размышлении понимаешь, что это не только желание  «не бросить» студента (на это он был не способен), но это была ответственность перед своей работой. Конечно, одно дело  -диплом, но почему он так решительно настаивал на том, чтобы его студенты доводили любую работу до конца? Он часто тратил много времени на простую курсовую, а то и на анализ текста. Однажды и меня постигла такая же участь:  нужно было срочно сдавать работу по курсу, которого даже не было в списке зачётов.  И уже после зачётной недели  я всё же написал работу,  и  Николай Николаевич поставил мне официально совершенно не нужный, но необходимый для меня зачёт. Потом, правда, была и другая работа, зачёт за которую был поставлен фактически авансом. Но дописать её пришлось. Потому что работа не могла остаться незаконченной.

Для Николая Николаевича ничто не могло остаться незаконченным. И студенты вместе с ним учились видеть весь мир -  творением,  и -  творить в этом мире. За это его любили.

Конечно же, лекции Николая Николаевича достойны отдельного упоминания. Когда заходит разговор о его лекции, сразу же на память приходят Герцен и Гончаров, Некрасов и Тютчев, Фет, Григорьев, Даль и целая череда русских классиков- писателей XIX века. Филфак ЯГПУ запоминался выпускникам и этими почти театрализованными постановками. О  них много вспоминали, восхищались, говорили о сложности такой подачи материала, потому что это было не пересказом произведений в лицах, это был монолог глубокого аналитика литературы. Множество малоизвестных фактов, парадоксальные выводы, примеры, параллели с современниками, с нашей жизнью, «странные сближенья» - этот неисчерпаемый круговорот идей   не мог закончиться со звонком, это было бы как-то неестественно.  (Однажды, опаздывая на лекцию Николая Николаевича, я встретил бывшего студента филологического факультета, который славился своим «избирательным» посещением занятий. Когда он узнал, куда я спешу, он сказал, что хорошо помнит эти лекции, и  не пропустил ни одной!)  Может быть, я не прав, но курс истории литературы привлекал студентов своей красотой (именно так!), фееричностью. Эти лекции остались у многих если не в тетради, то  в памяти. До сих пор имя Николая Николаевича ассоциируется именно с этим «жанром» занятий.

 Но придётся исправить некоторую погрешность памяти. Хорошо запомнились и другие лекции, где не было известных писателей, экзотики позапрошлого века.

Лекции по теории литературы, исторической поэтике, интерпретации текста, следует заметить, проходили иначе. Встречаясь со студентами старших курсов, магистрантами, аспирантами, Николай Николаевич преображался. Никто не скажет, что он переставал быть собой, забывал яркие примеры, становился «торжественно серьёзным» - это было ему несвойственно. Уходил театрализованный визуальный ряд, на смену ему приходили смысловые аналогии, цитаты, отсылки к произведениям, аллюзии, примеры из всех областей науки - биологии, физики, астрономии, математики, этологии. По поводу последней вспоминается случай, когда я, будучи уже магистрантом, очень увлёкся статьями В.Р. Дольника о параллелях в психологических механизмах людей и животных.  И вот, когда Николай Николаевич рассказывал на «Исторической поэтике» о теории Поршнева, которого он очень уважал, я решил блеснуть своими познаниями и упомянул исследования Дольника. К моему разочарованию и восхищению, для Николая Николаевича это не стало открытием, он поделился своим мнением по поводу…   И всё это было так органично, каждый раз становилось понятно, что он, в отличие от нас, студентов, не красуется «экзотическими» знаниями, он просто выбирает то, что ему необходимо в данный момент. А всё остальное он знает, но сейчас лучше поговорит о  другом. Уверенность в знании преподавателя рождала веру студентов в свои собственные возможности.

Если встречалась сложная тема, Николай Николаевич был готов обсуждать её до той поры пока  слушатель не поймёт… Поймет  не то, что имеет в виду Пайков Н.Н.,  а то, о чём говорит автор изучаемого текста. Ещё одна странность (но редкое свойство преподавателя!) -  не передать своё  знание, а научить это знание добывать. Может быть, отсюда и сложные формулировки вопросов для семинаров, зачётов, экзаменов: он всегда показывал путь, по которому нужно идти, а не формулировал что-то удобоваримое, ни к чему не обязывающее.

Н.Н. Пайков на факультете был ходячим мастер-классом, в любой момент он мог рассказать, объяснить,  и лишь в редких случаях его абсолютной занятости он мог просить перенести разговор на другое время. Мало сказать, что ему было интересно общаться со студентами, это были неподдельный интерес и радость общения, в этом он также видел и свою миссию: распространять знания, воспитывать студентов и быть примером для них. Может быть, последнее и кажется высокопарным, но, по моему мнению, это не лишено истины: Николай Николаевич был образцом для многих, думаю, он это знал, стремился соответствовать.

Конечно, более других повезло студентам, которым выпала честь стать учениками Николая Николаевича. Совсем не напрасно его ученики называют себя «пайковскими». Это определение содержит в себе нечто большее, чем «мой научный руководитель доцент Николай Николаевич Пайков».   «Пайковские» - те, на кого он потратил очень и  очень  много своих сил и своего времени.  Закономерно, что в настоящее время на кафедре литературы ЯГПУ работает так много его учеников: Т.Г. Кучина, Е.М. Болдырева, М.Г. Пономарёва, М.Ю. Егоров. На кафедре филологии в Демидовском университете работают его же ученики. Он не умел только руководить, он дарил своим ученикам жизнь.

Всегда поражало, что он относится к нам, как к собственным «детям»: всегда найдёт слово, силы для поддержки, поделится мыслью.  И никогда он не был скуп на идеи, которые раздаривал своим студентам и аспирантам. Помню, как в ссылке одной из статей (потом она перекочевала в диссертацию) я сослался на него, поправившего мне один из введённых в работу терминов.  Кажется, он вспомнил об этом (дело было ещё на 3 курсе, а статья была написана в первый год аспирантуры), но ссылку попросил убрать. Помня о его восхищении западными коллегами, которые ссылаются даже на частные беседы, указывая авторство идей и мыслей, я наотрез отказался.  И, несмотря на это, он сказал, что дарит. Так он дарил всем. Сколько идей, мыслей  вошло в работу его учеников – сейчас это вряд ли удастся определить. После разговора с ним всегда хотелось бежать работать, трудиться – он околдовывал. И он сам страдал, болел за своих учеников. В самый, казалось бы, беспросветный момент, когда руки опускаются, он мог взять за руку и сказать: «Я вас не брошу». Одно дело - вдохновлять… А в такие моменты ты чувствовал ответственность, ты знал, что, может быть, можешь спасовать для себя, но ты сделаешь ради того, что этот человек в тебя верит. А он верил в каждого.

 Но каждая работа ученика Николая Николаевича – это не только сидение в библиотеке, перечитывание литературы, размышление – это всегда диалог с ним. Термин, о котором шла речь, - частность; много больше рождал разговор с ним, сидящим в кресле, постоянно глядящим в твои глаза и рассказывающим о том, что только смутно формировалось в твоей голове. Постоянные уточнения, указания на то, чего не замечаешь. Он сам писал работу в своих размышлениях, он предполагал путь, по которому можно идти. Иногда, к сожалению, пути размышления расходились, приходилось отстаивать свою логику. Но сложнее всего было сказать ему, что ты видишь по-другому, что предложенный тобой подход наиболее эффективен. Не потому, что он был авторитарен, так думали только те, кто его не знал, которым он всего лишь «казался».  Не потому, что его вариант не  был подходящим: он лишь предлагал ту логику, которая ему казалась наиболее приемлемой в данном случае. Всё дело было в том, что ты понимал: Николай Николаевич потратил на это время, то время, которого у него так мало, потому что всегда слишком много нас и работы. Потому что за это время он мог бы сделать что-то ещё.  Не покидало ощущение, что он должен был сделать за это время что-то  очень  нужное,  необходимое.

    Он постоянно принимал у себя студентов, магистрантов, аспирантов. Время было расписано по минутам. Ещё сидел один, уже шёл второй, а он ждал третьего. Бесконечная вереница, а он между делом разговаривал по телефону, давал кому-то указания, помогал, спрашивал…   В такие моменты начинаешь осознавать, что ещё тратишь и его личное время, и время его семьи… Но в каждом из нас  была частичка его. И можно было гордиться тем, что ты – «пайковский».

       Одно только имя Пайкова было «охранной грамотой». Помню, как приехал в Ростов с авторефератом для Л.Г. Чащиной, которая болела, и выбралась из дома ради меня. Она взяла автореферат, спросила, кто научный руководитель, я ответил. Она сказала только: «Николай Николаевич Пайков… это – знак качества! Я почитаю».

Сложно говорить о Николае Николаевиче как о частном человеке, настолько его жизнь отдана была другим, мне повезло, я могу сказать: и мне в том числе. И это не попытка выделить себя, в случае с Пайковым это указание на принадлежность к другим, которым также повезло: к счастью, их много. Как-то  летом,   во время каникул я случайно встретил его на улице Пушкина, он, как и всегда, куда-то торопился, как и всегда, он кому-то был нужен, он что-то должен был сделать, но он был по-летнему бодр,  в белой маечке, в светлых брюках.  Мы улыбнулись друг другу, он спросил, как у меня дела, обрадовался тому, что я отдыхаю, и сказав: «Хорошо бы полежать у реки под кустом», простившись, поспешил дальше. Не думаю, что только я могу вспомнить подобный разговор. Нужно заметить, что Николай Николаевич очень трепетно относился к чужому отдыху.  Конечно,  когда нужно было что-то сделать, он был настойчив, но если он знал, что он может сделать сам, украв минуты отдыха у себя, он всё время пытался взять работу, от чего иногда его приходилось просто-напросто отговаривать, самому торопиться сделать, чтобы только не он.  Думаю, у многих, кто с ним общался и работал, возникало чувство заботы о Николае Николаевиче. Но человек, который хочет знать и уметь всё сам, редко эту заботу допускает. А Николай Николаевич был именно  из  таких.  Помню, как мне рассказывали о том, как он занимался на курсах компьютерной грамотности при университете:  он буквально не подпускал к компьютеру, ему  нужно было сделать всё самому. А что такое для него «сделать», ясно: значит разобраться во всех деталях, попробовать разные варианты, приобрести уверенность, что ты всё знаешь. И так во всём. Смешно, но он завидовал тому, что я умею настраивать компьютер.  Каждый раз, когда я приходил к нему по его просьбе, он как-то взаправду удивлялся тем вещам, которые он не умел делать. Это были ужасные мелочи, совершенно ничего не значащие.