Пайков Николай Николаевич,
                                                                               доцент ЯГПУ имени К. Д. Ушинского,

                                                                  руководитель ярославского регионального центра

                                            некрасоведческих исследованийпри ЯГПУ имени К. Д. Ушинского

 

 

                                                 Код Некрасова

 

 

           Как читает текст неискушенный читатель? –

 По принципу: нравится / не нравится.

           Но почему «нравится» или «не нравится», не всегда бывает легко ответить.

           Может быть, все дело в том, что мы бессознательно привыкаем считать «лирикой» нежные стихи «про любовь», а романом – только «триллер» или «экшн»? То есть наша читательская конвенция («договоренность») с писателем о том, что считать литературой, строится на привычных образцах в узком диапазоне бытового чтения.

         Но студентам-филологам порой приходят в голову «странные» вопросы: разве ранняя интимно-женственная лирика А. Ахматовой имеет какое-то отношение к «техническому» гумилевскому акмеизму «Цеха поэтов» или «культурническому» акмеизму О. Мандельштама? А ее классически-мерно и патетически-всенародно звучащие стихи военного времени? Кто же в таком случае А. Ахматова? И этот пример, как мы понимаем, отнюдь не единственный.

         Что же делает художника слова таким, каким мы его знаем?

         Конечно, его духовно-психологический склад, его культурные ориентации и предпочтения, убеждения и идеалы. Но в не меньшей степени и то, что можно бы назвать «воля эпохи» или, по-другому, художественно-эстетические задачи времени.

         Обращаясь к Некрасову, тотчас вспоминаешь знаменательный отзыв о нем его современника Е. Н. Эдельсона: «В то время, когда вослед Пушкину всякий гимназист легко мог писать гладенькие стишки, один только Некрасов прямо по бездорожью торил свою, отличную от всех других тропу в русской поэзии».

         Чем овладела, чему научилась русская поэзия ко времени Некрасова? Она виртуозно овладела разработкой жанрово-стилевого соответствия внутри конкретных поэтических форм. Она научилась тонкому выражению переживания камерных состояний и настроений лирическим субъектом. Романтическая культура придала русской лирике и поэмам глубину философского поиска сфер духовного идеала или вскрытия трагизма его неосуществимости.

          Но на рубеже 1830-1840-х годов возник очевидный кризис в развитии русской поэзии. Самые мощные и продуктивные силы оказались насильственно исторгнуты из нее: Пушкин и Лермонтов убиты; Тютчев, уволенный со службы, прозябает в Германии. А массовая поэзия продолжает до бесконечности тиражировать старые литературные модели: страдания романтического отщепенца, мистические устремления к «нездешнему», абстрактно-героические порывания, автопозиционирование «гения».

           Объективно свершающаяся в России демократизация общества, популяризация утилитарно-прагматических идей, постепенная социальная гуманизация общественного сознания, становящееся национально-патриотическое движение требовали, однако, совсем других художественных идей и форм. Робкие опыты в этом направлении Н. П. Огарева, Э. И. Губера, позднее Б. Н. Алмазова и даже оригинальное явление А. В. Кольцова вместе с целой плеядой крестьянских песенников проблемы разрешить не могли. Необходимо было решительно преодолеть замкнутость жанрово-стилевого типа восприятия художественных форм, суметь перенести горизонт воззрения лирического субъекта из сферы культурных «вершин» в сферу мирских «долин», допустить множественность и разнокачественность возможных повествовательных «точек зрения», найти принципиально новые – «жизненные» типы эмоционально-ценностных тональностей, ввести в поэтическую практику широкие устно-речевые и «прозаические» вербально-тематические средства художественного выражения. Решение этих-то задач и выпало на долю Н. А. Некрасова.

          Следовательно, осмысленное чтение Некрасова прежде всего опирается на его историко-эстетический «код». Что здесь важно? – В первую очередь, опыт писателя первой половины 1840-х гг. по производству популярной журнальной продукции (переводы, библиографические разборы, театральная и литературная критика, фельетоны) и созданию многообразных жанровых форм массовой и низовой словесности («скоромных» стишков, псевдонародных «сказок», рекламных «афиш», водевилей с куплетами). Результатом этой деятельности стала выработка поэтом формы ролевой презентации чужого сознания: невежественно-низового, социально и профессионально определенного, ценностно-психологически противостоящего позиции лирического субъекта и ожидаемого адресата творчества.

          Затем весьма существенной оказалась полуторадесятилетняя работа Некрасова в прозе – написание им рассказов, повестей, очерков, авантюрно-социальных и эпико-идеологического романов. В этой литературной школе выработались некрасовские приемы сюжетного и характерологического повествования, начали складываться представления писателя о противоречивом облике героя времени, «скупого на героя».

            В годы «великих реформ» Некрасов обретает независимость собственной ценностно-идеологической и экзистенциально-онтологической позиции. Он вырабатывает манеру свободной жанрово-стилевой организации поэтического текста, последовательно оперирует, воспроизводит и развивает психологическую и идеологическую перспективы сознания разнообразных представителей труженических и господствующих слоев, резко расширяет культурный и речевой диапазоны поэтического высказывания.

           В 1870-е годы поэт становится универсальным художественным выразителем идейных устремлений времени, национально-культурного мира и философии ответственного существования современного человека.

           Многим до сих пор может казаться, что самым важным в восприятии некрасовского наследия является идеологический «код» в его творчестве. Действительно, это очень существенная составляющая его музы. Сам Некрасов признавался в том, что именно ночные беседы с Белинским (после их знакомства зимой 1842-1843 гг.) стали для поэта культурными и мировоззренческими «университетами». От критика и его тогдашнего окружения Некрасов впитал идеи возможности построения справедливого общественного уклада, социального гуманизма и идейного подвижничества. Этим убеждениям он не изменил никогда. Но точно так же никогда поэт не обращался в социалиста на революционно-демократический лад. Он был скорее моралист и метафизик, нежели нигилист и утилитарист. Его выношенная жизненная философия – трагический стоицизм: понимание невозможности изменить мир к лучшему, принятие этого в мужественном противостоянии такому миру и упование на то, что приносимые сегодня жертвы – пусть и в отдаленном будущем – окажутся не напрасны.

           Но едва ли не более важное место в творчестве Некрасова заняли эмоционально-ценностный и концептуально-доминантный «коды». Первый из этих «кодов» реализуется в формах преобладающего пафоса в произведениях поэта. Исходным в творческой системе Некрасова стал пафос «гнева». Он получил воплощение в ситуациях авторазоблачения и предметного разоблачения самодовольных столпов общественной пошлости, сатирической инвективы против безнравственности и насилия – в формах иронической параболы и обобщенной картины социального явления.

          Пафос «печали» выразился в сострадании жертвам обстоятельств, в изображении личных и исторических судеб людей из народа, обманутости жизнью людей образованных, бесплодности их усилий, в философии страдания как закона бытия, любви как «подвига бесполезного», того, что мир, красота и гармония обретаются человеком лишь в смерти.

          Пафос «любви» предстает у Некрасова в утверждении идеалов идейного служения, подвижничества, расцвета и реализации духовных сил человека, гармонии детства и материнской любви.

           Пафос «самоосознания» у Некрасова выливается в понимание многосоставности и дисгармоничности человеческой природы; в антиномизм и равнозначность ценностной подлинности, оправданности, ответственности и, с другой стороны, – чувственной полноты и экзистенциальных прав личностного бытия; в признание человека субстанциональным выразителем оснований своей натуры и исполнителем своей судьбы.

             В свою очередь, концептуально-доминантный «код» представляет систему семантических антиномий, в парадигме которых развертывается художественное мышление поэта. Некрасовское отрицание бесчеловечных оснований бытия неразрывно связано с утверждением им гуманистических ценностей (если только одно не прямо выводится из другого): «он проповедовал любовь враждебным словом отрицанья». Суд поэта над жизнью и человеком оборотной стороной имеет приятие им своей судьбы не только как «креста», но и как «миссии»: «люби, покуда любится, прощай, пока прощается, и Бог тебе судья» 1). Экстраспективный взгляд на вещи («ты проснешься ль исполненный сил» 2) достраивается у Некрасова интроспективным взглядом («да будет стыдно нам – за их невежество и горе»). Исповедь лирического «я» («одинокий, потерянный, я, как в пустыне, стою»3) перерастает в проповедь фундаментальных ценностей человеческого существования («будь он проклят, растлевающий пошлый опыт – ум глупцов!»). Индивидуалистическое сознание («по силам ли, о Боже, труд подъемлю?»4) у Некрасова не затеряно в мире, а оборотной стороной имеет востребованность иной, соборной судьбы:

                                                             Я взываю к русскому народу:

                                                             Коли можешь, выручай!

                                                             Окуни меня в живую воду

                                                             Или мертвой в меру дай. 5)

 

                   Неверие поэта в божественную предустановленность и оправданность юдоли человеческих страданий сочеталось у него с жаждой нравственного возрождения, исцеления, минующего все заслуги и грехи прощения, приятия, любви, которые он находил в искренней и всеобъемлющей народной вере:

                                                              Войди! Христос наложит руки

                                                              И снимет Волею святой

                                                              С души оковы, с сердца муки,

                                                              И язвы с совести больной…  6)

 

                    Некрасов в своем внимании к жизни предметно конкретен, эстетически эмпиричен:

                                                               Есть и овощ в огороде –

                                                               Хрен да луковица,

                                                               Есть и медная посуда –

                                                               Крест да пуговица!

 

                   Но он же и метафизически философичен:

                                                               Нет глубже, нет слаще покоя,

                                                               Какой посылает нам лес,

                                                               Недвижно, бестрепетно стоя

                                                               Под холодом зимних небес.

                                                               Нигде так глубоко и вольно

                                                               Не дышит усталая грудь,

                                                               И ежели жить нам довольно,

                                                               Нам слаще нигде не уснуть! 7)

 

                Есть и еще два «кода», приоткрывающих для читателя неочевидные художественные пласты в поэтическом творчестве Некрасова. Один из них – образно-референциальный «код». Этот «код» позволяет увидеть как качественные отличия художественной реальности, воссоздаваемой поэтом, от реальности житейской, так и осознать, какою по своей природе была творческая призма, сквозь которую Некрасов воспринимал окружающий мир. Так, только представление об эволюции некрасовского «мифа» о художнике позволяет понять как его собственную самооценку, так и предназначение современного поэта, развиваемое им в его поэтическом творчестве. Из этого «мифа» со временем разовьются ряд других поэтических «мифов»: о герое времени, о мессии и социальном подвижнике. Другой исходный «миф» Некрасова – «миф» о неудачнике. Из него вырастут «мифы» о страдальце-труженике и о бесплодно стремящемся интеллигенте. Третий исходный некрасовский «миф» – «миф» о провинциале в столице. Из него произойдут «мифы» о лакее, о выразителе воинствующего невежества, о пошлом рутинере, о муже и жене, о неправедно живущем, о кровососе, о монстре реакции. Еще один базовый «миф» Некрасова совсем иного свойства и масштаба – «миф» об инфернальном мире. Он породил «мифы» о чудище столичного города и о сонных провинциальных городках, о стонущей деревне и растленном Английском клубе. Наконец, исходные «мифы» родины и детства трансформировались со временем в «мифы» национального бытия, социально-исторической утопии, материнской беззаветности и жизни в смерти.

             Последний из аспектов, которые строят мир Некрасова, это его субъектный «код». Некрасов, конечно же, в своей поэзии размышлял о законах, зиждущих этот мир таким, каким мы его знаем, и об антропологической природе человека, созидающей «изнутри» его судьбу. Но у поэта была еще одна потаенная тема – его собственная судьба, собственный характер, собственное «я». И потому очень многие некрасовские строки не только создают узнаваемый и запоминающийся образ мира и людей, в нем страдающих, но и содержат плоды его тайных размышлений о себе самом, о той загадке, которую поэт решал всю жизнь и которую так и оставил неразрешенной для нас. Некрасов все время себя объясняет, оправдывает и судит, даже казнит за то, о чем мы можем только догадываться. Он глубоко прячет сокровенное от любопытных глаз и парадоксально также втайне надеется, что найдутся же те, кто сумеет деликатно и трепетно вступить с ним в диалог о нем самом, кто поймет, и примет, и благодарно помолчит. Пусть даже и не при жизни, а лет через 100 или 200.

                                            Не знаю, как созданы люди иные, –

                                            Мне любы и дороги блага земные.

                                            Я милую землю, я солнце люблю,

                                            Желаю, надеюсь, страстями киплю.

                                            И жаден мой слух, и мой глаз любопытен,

                                            И весь я в желаньях моих ненасытен.

                                            Зачем же я вечно тоскую и плачу

                                            И сердце на горе бесплодное трачу?

                                            Зачем не иду по дороге большой

                                            За благами жизни, за пестрой толпой? 8)

        Вот – в самых общих чертах – то, что в совокупности можно было бы назвать «код Некрасова».

 

                                                                                                      8 декабря 2008 г.

 

      1) Некрасов Н.А. Зеленый шум  //

          Некрасов Н.А.Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.2.-Л.:Наука,1981. - С. 142

      2) Некрасов Н.А. Размышления у парадного подъезда //

          Некрасов Н.А. Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.2.-Л.:Наука,1981. - С. 48

      3) Некрасов Н.А. ...одинокий, потерянный... //

           Некрасов Н.А. Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.2.-Л.:Наука,1981. - С. 94

      4) Некрасов Н.А.  "Я рано встал, недолги были сборы..." //

          Некрасов Н.А. Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.1.-Л.:Наука,1981. - С. 168

      5) Некрасов Н.А. "Черный день! Как нищий просит хлеба..."//

          Некрасов Н.А. Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.3.-Л.:Наука,1982. - С. 208

      6) Некрасов Н.А. Тишина //

          Некрасов Н.А. Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.4.-Л.:Наука,1982.

      7) Некрасов Н.А. Мороз, Красный нос //

          Некрасов Н.А. Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.4.-Л.:Наука,1982.

      8) Некрасов Н.А. "Не знаю, как созданы люди иные..." //

          Некрасов Н.А.Полн.собр.соч.и писем:в 15 т.- Т.2.-Л.:Наука,1981. - С. 16